— Первый фильм „Коммандо“, второй — „Горячая жевательная резинка“, — объявил один из матросов.
Мичман начал нажимать кнопки, экран засветился, и началось. Вот это выходной! Спасибо тебе, мичман Марков, что не взял меня со всеми! мне и тут — ой, как неплохо!..
После просмотра я, ошарашенный и горевший желанием с кем-нибудь поделиться впечатлениями, побрел к себе в роту. Старший призыв остался на месте в каюте и, выпроваживая остальных, о чем-то нашёптывали старшему мичману. Скорее всего, сейчас после нашего ухода будут смотреть какую-нибудь „Греческую смоковницу“. Эх, я бы тоже посмотрел, да не положено и все тут.
Моя группа была уже в кубрике, кто-то стирал носки, кто-то бездумно сидел на баночках-табуретках, вяло переговариваясь между собой.
Ко мне, облаченный в одни трусы и тельняшку, волоча по палубе шлепанцами, подошёл Федос.
— Прикинь, Маркуша нас на экскурсию сводил! полдня у его бабки на огороде всей группой убивались — сарай разбирали да копали! нам полкулька барбарисок отсыпали, да обратно отправили. Нас патрули все встречные поперечные мурыжили… Нахрен надо такие увольнения! а ты тут что вытворял?
Помня о „обете молчания“ данном в „ленинской“ каюте обеспеченцев, я рассказал о том, как выспался, сожрал за всю группу обед и ни хрена не делал. Однако эмоции меня так и распирали, и, всё-таки не удержавшись, я вполголоса рассказал Федосову о просмотре „Коммандо“. Тот, скептически выслушав меня и хмыкнув, посоветовал не „заливать“.
В понедельник после развода меня не отправили на продсклад к Сахно. Поповских дал команду идти на занятия в составе группы. Через час я стоял в строю своего подразделения по грудь в воде и ждал своей очереди на „трубу“. Санинструктор, сидевший на стульчике возле бассейна, скептически смотрел в мою сторону и недовольно кривил губы. Ладно, пусть кривится. После того как я несколько раз прошёл трубу, наш капитан-лейтенант подозвал к себе санинструктора, о чём-то с ним переговорил, кивая в мою сторону. Мне командир ничего так и не сказал, не похвалил, не расспросил, как я преодолел свой страх „трубы“. Как будто ничего и не случилось. Меня это даже чуть задело. Может Поповских был недоволен, что, вместо так ожидаемого им Мотыля, я остался в группе? Расспрашивать о чём-то и допытываться — не мой уровень. Вроде бы меня оставляют и — слава богу! Остальное не моего ума дело.
Служба и учёба пошла своим ходом. Моё возвращение явно обрадовало только Федосова, остальные матросы, по-моему, даже и не помнили о моей краткосрочной отлучке и работе на продовольственном складе. Свою часть, в заранее отработанной старшаками „схеме“ перестановки штатных единиц, я отработал, и ко мне претензий не было.
Занятия продолжались и с каждым днем были все напряжённее и напряжённее. Подготовительную часть программы по водолазной подготовке мы отработали. С нами провели контрольные занятия, выставили оценки в журнале боевой подготовки, подчеркнули красной линией — в следующем учебном периоде у нас „водолазка“ будет посложнее: будем работать с аквалангами, в гидрокостюмах, с автоматами подводной стрельбы, учиться ориентированию под водой и изучать подводные буксировщики, а пока хватит.
Теперь основной упор Поповских уделял тактико-специальной подготовке, топографии и стрельбе. Методики огневой подготовки у капитан-лейтенанта были свои, никем не признанные и не описанные в курсах стрельб и наставлениях. По слухам, гулявшим среди матросов, нашему каплею частенько „вдували в баллоны“ за самостоятельность и нарушение правил техники безопасности. Непреложной истиной в огневой подготовке для каплея было знание материальной части вооружения. Он абсолютно наплевательски отнёсся к тем знаниям, которыми нас снабдили в учебках.
— Меня не волнует, что вы там изучали и разбирали и из чего стреляли! Снайперами-оленеводами вы были на гражданке или значкистами ГТО, активистами- комсомольцами — абсолютно не гребёт! Я пущу в свободное обучение лишь того, кто сможет сделать так!
При разговоре Поповских стоял лицом к строю, АКМ-С висел у него на шее и руки свободно лежали на автомате, сзади него стояло два матроса-„годка“ из роты, обеспечивающие и помогающие в проведении занятий. Один из матросов без команды достал из подсумка РД-54 картонную трубку ракеты и открутил колпачок. Шшшшуууххх!
Ракета по пологой дуге ушла в воздух. До этого капитан-лейтенант даже не шевельнулся. После запуска, каплей в доли секунды вынул из подсумка магазин, на глазах у нас снарядил его двумя патронами, вынутыми из кармана, пристегнул магазин и, не снимая автомат с шеи, двумя выстрелами сбил ракету на излёте. Я рассказываю дольше, чем всё это происходило. Никто из матросов в первые секунды ничего не понял. И только спустя несколько мгновений по всей группе прошёл восхищённый вздох: „Оххх… нихххххх!“
— Итак, — спокойно продолжал Поповских, — кто сможет это повторить — огневую подготовку будет посещать только когда захочет. Кто пробует и у него не получается — до конца всей службы таскает на стрельбы ящик с учебно-материальной базой на всю группу! Итак, желающие?
Никто не выявил желания даже попробовать. Я точно знал, что у меня вряд ли так получится. Позже, уже учась в училище, служа офицером, сколько я не тренировался, у меня так ни разу и не получилось. Лишь один раз, на каком-то блок-посту, мне показал своё мастерство „срочник“-сержант, якут. Он также сбил ракету выстрелом, но из СВД, и при этом магазин уже был пристегнут и снаряжен.
Теперь мы заново записывали в своих блокнотах, что такое выстрел, его физическую сущность, и наизусть заучивали все детали и механизмы автомата Калашникова, пулемёта, гранат, гранатомётов, пистолетов. Разбирали мы оружие не только на столах в открытом учебном классе и на плащ-палатках. Запомнилась разборка оружия на ходу, когда надо было распихивать все элементы по карманам, а потом собирать. Один из „киевлян“ при такой разборке потерял крышку ствольной коробки, и мы все группой ползали и воспитывались „через коллектив“. Постепенно я приноровился к такой разборке. Вечером с Федосовым мы выпросили в баталерке у Маркова свои маскхалаты, и, пока я его отвлекал, доставая свой вещмешок привезённый из учебки и задавая глупые вопросы, Федос запихнул за пазуху форменки еще один халат и ретировался в кубрик.